этим звездам к лицу б хохотать, ан вселенная - место глухое
*слоупок мод*
А пускай мое фикло с Битвы Пейрингов и в дневнике висит, ну.
Название: Я с тобой
Автор: Fujimator
Команда: Роджер+Руж
Тема: мистика/психодел/хоррор/приключения/экшн/детектив
Пейринг/Персонажи: Роджер/Руж, Гарп
Размер: мини, 3183 слова
Жанр: мистика, драма
Рейтинг: PG-13
Дисклеймер: все принадлежит Оде Эйчиро
Саммари: Роджер гладит ее по голове, шепча бессмысленные слова утешения, но призрачная рука проходит сквозь густую волну пшеничных волос. Он знает, что Руж не может его ни видеть, ни слышать, но все равно остается рядом.
Предупреждения: Смерть персонажа
URL записи
А пускай мое фикло с Битвы Пейрингов и в дневнике висит, ну.
15.04.2015 в 19:49
Пишет Роджер+Руж:Название: Я с тобой
Автор: Fujimator
Команда: Роджер+Руж
Тема: мистика/психодел/хоррор/приключения/экшн/детектив
Пейринг/Персонажи: Роджер/Руж, Гарп
Размер: мини, 3183 слова
Жанр: мистика, драма
Рейтинг: PG-13
Дисклеймер: все принадлежит Оде Эйчиро
Саммари: Роджер гладит ее по голове, шепча бессмысленные слова утешения, но призрачная рука проходит сквозь густую волну пшеничных волос. Он знает, что Руж не может его ни видеть, ни слышать, но все равно остается рядом.
Предупреждения: Смерть персонажа
В виски пульсом билась всего одна, зато самая навязчивая мысль: его давний противник и заклятый приятель, Монки Д. Гарп, смотрелся до смешного нелепо среди грязи подземелья в своем белоснежном вице-адмиральском плаще, небрежно накинутом на плечи. Усмехнувшись в усы, Роджер устало прикрыл глаза и едва удержался от желания вытереть со лба выступившую испарину — долгий разговор вытянул из него все силы, и без того подточенные дышавшей в затылок болезнью. Гарп приходил за информацией о местонахождении его команды и сейчас, ничего не добившись, сердито притопывал ногой, тяжелым взглядом сверля заключенного. Они оба с самого начала знали, что из этого допроса ничего толкового не выйдет, но пресловутые формальности необходимо было соблюсти хотя бы ради приличия.
Тянулись наполненные недоговоренностью и невысказанными взаимными упреками минуты. Роджер слышал, как прошелестела складками тяжелая ткань формы, когда посетитель, чертыхнувшись, собрался уходить. Надо было спешить — у него оставалось еще одно незаконченное дело.
— Эй, Гарп, у меня будет ребенок! — Роджер наугад забросил наживку и счастливо осклабился, почти наваливаясь всем телом на решетку камеры. — Правда, боюсь, что я не доживу до его рождения.
— И зачем ты рассказываешь об этом мне, флотскому? — наживка была замечена, но не проглочена. Больно уж рыбка оказалась строптивой. — Любая женщина, имевшая с тобой связь, будет приговорена к смерти.
— Поэтому-то я именно тебе об этом и говорю. Правительство наверняка отследит все мои действия за последний год, и если ее найдут, то обязательно казнят. Но ведь еще не родившийся ребенок безгрешен!
Скрестив руки на груди, Гарп молча рассматривал его, словно видел первый раз. Молчание затягивалось, поэтому Роджер решил зайти с другой стороны. В конце концов, в его метафизической коробке для червей завалялся еще один, самый яркий и заманчивый, он точно придется по вкусу.
— Послушай, мы с тобой уже столько раз пытались убить друг друга, что давно стали друзьями. Я доверяю тебе так же, как своей команде!
— Что за абсурд?! Я не собираюсь в это ввязываться!
— Я знаю, ты сделаешь это. Поэтому оставляю все в твоих руках.
— Ничего не жди от меня, — Гарп и сам понял, что попался как последний болван, но было уже поздно, Роджер тоже заметил его неуверенность. — Может, мне еще выделить ей отдельные апартаменты и окружить прислугой?
Роджер одобрительно хмыкнул: его противник быстро пришел в себя, ответив на непроходимую наглость колкостью, которую и полноценным выпадом-то назвать было нельзя. Оба понимали, на чьей стороне сила. И прекрасные, аппетитные червячки. Гарпу явно хотелось набить кое-кому сияющую рожу. Роджеру хотелось вина и позубоскалить, но вместо этого он сделал последнюю подсечку:
— Ее зовут Портгас Д. Руж. Запомни это имя!
— Я прикажу ее казнить, когда найду.
Низкие свинцовые тучи уже третий день без устали рыдали над Батериллой холодным дождем, давили на плечи осенней скорбью и оставляли на губах горечь несбывшихся надежд. Даже равнодушное ко всем небо почтило человека, навсегда вписавшего свое имя в историю.
На утесе, с которого как на ладони была видна гавань и территория причала, застыла одинокая хрупкая фигурка женщины. Она смотрела на море, зябко куталась в накидку с капюшоном, обхватив себя руками, и, казалось, не обращала внимания на сбивающие с ног порывы ветра. На самом деле Руж просто не могла найти в себе силы вернуться в дом, слишком уж в унисон с ее горем бушевало ненастье, проливая слезы за двоих. Руж продолжала приходить сюда, хотя прекрасно знала, что больше никогда не увидит знакомые паруса в сиянии водной глади: Рейли по приказу капитана сделал все возможное, чтобы рассредоточить команду по дальним уголкам великого Гранд Лайна и запутать следы. Разумный шаг, но именно сейчас она чувствовала себя как никогда одинокой и уязвимой.
Хуже томительного ожидания была только неизвестность: Дозор до сих пор ничего не предпринимал. Руж не собиралась так просто сдаваться на милость свербящей в груди тревоге, но червь страха и отчаяния с каждым днем проникал все глубже, оставляя липкое ощущение попавшейся в паутину мошки, от которого не получалось избавиться. Молчали газеты, молчали вернувшиеся из рейда моряки. Получить бы хоть одну весточку!
На восьмой день после казни горизонт затмила стая чаек, раскинувших крылья на белых полотнах. У облегчения оказался привкус безумия, но первый ход в смертельной партии наконец-то был сделан. И Руж намеревалась выиграть ее любой ценой.
В тот день Гарп покидал тюрьму с тяжелым сердцем. Он мог поклясться, что бывший Король пиратов триумфально улыбался, бормоча под нос что-то подозрительно похожее на "кишка тонка". Продолжал Роджер улыбаться и на эшафоте, гордо подняв голову после всколыхнувших толпу слов. Он смеялся, захлебываясь дождем, амбициями и болью, а Гарп тогда неожиданно понял, что этот человек всегда был и оставался эгоистом, до самого последнего вздоха. Даже в собственной смерти.
Вскоре правительство действительно провело расследование — просто не могло не провести. Всплыло название острова в Саут Блю, на котором Гол Д. Роджер провел почти год, нашлись люди, видевшие некоторых членов его команды... Осталось тайной только имя женщины, которая связала свою жизнь с опасным преступником.
Разглядывая купленную собачью маску, не то щерившую зубы в немой угрозе, не то весело скалящуюся, Гарп думал, что подавился наживкой еще до того, как она была заброшена умелой рукой. Именно поэтому он, скрипя зубами, добровольно вызвался сопровождать отправленный на предварительную зачистку отряд, чтобы иметь возможность хоть как-то контролировать ситуацию.
В тот день все равно пролились первые ручейки крови, грозившие со временем превратиться в океан.
— Ни с места, иначе я выстрелю, — скрывавшаяся в темном углу Руж наставила на вошедшего пистолет с взведенным курком, второй рукой безотчетно обнимая живот в защитном жесте.
Молния озарила высокую фигуру застывшего на пороге человека в маске, уже поднявшего ногу для следующего шага. Дождь хлестал как из ведра и, стекая с мешковатого плаща защитной расцветки, расползался неопрятной лужей на полу, но внимание обоих было поглощено другим. Раскат грома заглушил начало фразы, однако о ее содержании нетрудно было догадаться.
— ...и что вам здесь нужно?
— Я пришел поговорить, — посетитель не спешил укрыться от разбушевавшейся стихии в помещении. Его явно не прельщала перспектива получить несколько лишних дырок в шкуре.
— Сначала вы снимите маску, иначе нам не о чем будет разговаривать.
Руж внимательно следила за мужчиной, не убирая палец со спускового крючка. Маска еще падала на пол, когда она узнала гостя и решила, что за их жизни флотскому псу придется очень дорого заплатить.
— Назовите хоть одну причину, почему я должна оставить вас в живых, вице-адмирал Монки Д. Гарп.
— Ничего личного. Я здесь из-за Роджера.
Наживка пошла по кругу.
«...джер»
«Родж...»
«Роджер!»
Кого-то звали? Он слышал слезы в голосе женщины, произносившей странно знакомое имя, но не мог понять, откуда доносятся звуки. Его уже давно окружала тишина, темнота и безвременье, и этот лучик — первое, что он помнил за... сколько? Минуту? Час? Год? Он не чувствовал своего тела, но что-то острой болью впивалось между ребер и тянуло к свету и звуку. Его ждали? Разве он не закончил все дела перед смертью? Или он еще не умер? Или?.. Оказавшись по ту сторону жизни, он не мог вспомнить своё имя, но её — он понял это только сейчас, — никогда не смог бы забыть. Как отпечаток морской соли, яркое, броское, выстрел на кончике языка. Руж. Все его существо подалось вперед, стремясь к яркой искорке жизни.
Слишком яркий мир болезненной вспышкой отпечатался на сетчатке глаз, заставив зажмуриться и громко витиевато выругаться. Роджер был абсолютно дезориентирован, но все равно услышал доносящийся откуда-то издалека срывающийся шепот. Смахнув выступившие слезы, он обернулся и пораженно замер: прямо перед ним, отделенный полупрозрачной стеной, вырисовывался какой-то переулок. Сам он стоял в чернильной тьме, чувствуя под ногами глубоко пустившую корни в ткань мироздания Вечность, а над его головой мигали холодным огнем далекие звезды чужого мира. И единственным живым существом по ту сторону была женщина, сползавшая по стене и обеими руками обнимавшая живот. У ее ног на мощеной камнями дороге лежал примятый цветок гибискуса, яркое пятно которого всколыхнуло волну воспоминаний.
Роджер приник к преграде, жадно рассматривая знакомое лицо, искаженное гримасой боли и страха. Тень зашевелилась, приобретя очертания флотского с мушкетом, недвусмысленно направленным на беззащитную Руж. Роджер бросился вперед, но стена не поддалась, прогибаясь под его весом, как мыльные пузыри с архипелага Сабаоди. Упрямо стиснув зубы, он снова навалился всем телом, и тонкая преграда лопнула с дребезжащим звуком.
Не раздумывая ни секунды, он дрожащей от напряжения смертоносной стрелой подлетел к навесу и обрубил удерживающие какие-то тюки веревки, заслоняя собой упавшую Руж. Дозорный даже не успел опомниться, как доски и черепица посыпались ему на голову, надежно придавив к земле. Протирая запорошенные пылью глаза, он еще попытался увернуться от балки, но та неумолимо рухнула, чиркнув по виску всем своим весом. Солдат, пару раз конвульсивно дернувшись, затих и обмяк.
— А ловко я его, правда? — донельзя довольный собой Роджер оскалился, как учуявший кровь хищник, и повернулся к Руж, но та его даже не слышала, прижимая ладони к влажным щекам. — Не плачь, дорогая, все уже позади. Пойдем домой, нам не стоит здесь оставаться.
Роджер наклонился, подняв примятый цветок, и ободряюще положил ладонь на плечо Руж. Пальцы, коснувшиеся лепестков, тут же прошли сквозь одежду и плоть, не оставив после себя даже мурашек на коже.
Руж возвращалась с рынка, осторожно неся полную корзину, и легкомысленно насвистывала прилипчивую мелодию колыбельной. Дозорные уже пару дней не появлялись на Батерилле, ограничивая поле деятельности портом и доками, поэтому можно было позволить себе неторопливую прогулку под ласковыми лучами солнца, не оглядываясь на каждый шорох за спиной. Она как раз завернула в безлюдный проулок, соединяющий две улицы, чтобы сократить дорогу до дома, когда резкая боль внизу живота и в пояснице застала женщину врасплох. Выпавшая из ослабевших рук корзина покатилась по земле, рассыпая содержимое.
— Малыш, только не сейчас, пожалуйста, — Руж прижалась спиной к ледяным камням стены и согнулась пополам, стараясь унять схватки. Заколотый в волосы цветок от резкого движения выпал и, скатившись по подолу платья, мягко приземлился в пыль, но был примят носком сандалии. — Потерпи, еще слишком рано!
Со дня встречи с вице-адмиралом прошло уже больше пяти месяцев, наполненных колким ожиданием и неизвестностью. Естественно, Гарп не мог предложить ей помощь (да наверняка и не стал бы), а Руж не просила. Она прекрасно понимала, что ни увезти ее с острова, ни как-то еще повлиять на ход событий Монки Д. Гарп не мог. Достаточно было уже того, что он обещал забрать ребенка с собой и укрывать от правительства, пока Руж сама не сможет принять участие в его воспитании.
Уходя, он предупредил о плановых обысках, которые будут периодически проводиться после казни Роджера, и посоветовал надежно спрятать новорожденного, когда подойдет срок. Но Руж видела, как жестоко расправляются с беременными женщинами и со всеми детьми, подходящими по возрасту, и тогда же для себя решила, что самое безопасное место для их ребенка — у нее под сердцем. Поэтому, превозмогая боль, природу и судьбу, стойко вынашивала малыша больше положенного. Она понимала, что вечно ей везти не может, но...
— С вами все в порядке? — незаметно подошедший мужчина присел рядом, внимательно ее разглядывая. Руж сковало ледяным страхом от одного вида форменной матроски Дозора, но она все же нашла в себе силы непринужденно улыбнуться.
— Просто недомогание, ничего серьезного.
— Давайте я помогу вам встать, — не слушая возражений, мужчина легко поднялся на ноги и протянул руку. Чтобы не вызывать подозрений, Руж пришлось принять помощь, уповая на то, что накидка скроет заметно округлившийся живот.
— Спасибо, господин дозорный. Думаю, дальше я справлюсь сама.
Флотский кивнул, пристально что-то рассматривая. Руж не нравился этот заставляющий нервничать, пробирающий ознобом до самых костей взгляд. В голове угодившей в силки птицей билась отчаянная мысль: "Бежать!", но годами выработанное самообладание не позволило сделать ни одного лишнего движения, пока она собирала яблоки в корзину. Наклоняться было тяжело, поэтому приходилось приседать за каждым фруктом, и каждый раз полы накидки опасно расходились в стороны, обнажая фигуру. Казалось, скоро сам воздух заискрится от витавшего в нем напряжения.
— Боюсь, мне придется сопроводить вас в...
Куда именно и для чего ее собирались отвести, Руж так и не узнала. Когда мужчина крепко схватил ее за руку, произошло сразу несколько событий: с силой оттолкнув от себя дозорного, она оступилась и упала, солдат наставил на нее мушкет, что-то громко крича и подходя почти вплотную, а навес, под которым они находились, обрушился вниз, погребя под собой незадачливого дозорного. Закрыв лицо ладонями, Руж не смогла сдержать облегченный вздох.
От едкого пота и слез щипало уголки глаз, но боль начала отступать, а прикосновение налетевшего из ниоткуда ветерка приятно охладило разгоряченный влажный лоб. Через пару минут Руж даже смогла подняться на ноги и сразу же поспешила покинуть злосчастный переулок, забыв и про корзину, и про оставшиеся продукты. От привычного движения, которым она всегда поправляла выбившуюся прядь за ухо, сердце замерло и пропустило удар — цветок гибискуса оказался на прежнем месте.
У Роджера щемило сердце от нежности, любви и жалости к маленькой храброй женщине, носившей его ребенка.
Там, в переулке, растерянно стоя среди раскатившихся овощей как последний дурак, он впервые осознал, насколько зло может шутить судьба. И сколь жестокой, изощренной пыткой может обернуться желание прикоснуться к человеку, который тебя не видит и не слышит. К его ногам была небрежно брошена великая возможность, бесценный дар: он мог защитить Руж, но взамен, как в старинной моряцкой байке о русалке, у него отобрали все остальное. Зато с другими материальными предметами получалось взаимодействовать без особых проблем. Почему именно так, а не иначе, Роджер не знал, но своего шанса упускать не собирался.
Сначала Роджер пытался намекнуть о своем присутствии, передвигая предметы в доме, но вскоре пришлось отказаться и от этой идеи. Как-то раз, забывшись, он принялся привычно раскачиваться в любимом кресле-качалке, стоявшем у окна — Руж тогда настороженно замерла на пороге комнаты, прислушиваясь к звукам в доме. После того дня кремниевый пистолет, оставленный ей когда-то в подарок, всегда находился на каминной полке. Переложенную на видное место трубку Руж с легкой полуулыбкой положила рядом с пистолетом, как убирала на свои места многие предметы до нее, но, заметив рамку с их совместной фотографией, которую Роджер решил переставить на стол, Руж с глухим всхлипом рухнула на колени, утирая тыльной стороной ладони слезы и что-то едва слышно шепча. Не на шутку перепугавшийся Роджер еще долго сидел рядом, беспомощно поглядывая на зажатую в тонких пальцах фотографию, и гладил Руж по голове. Призрачная рука насквозь проходила через густую волну пшеничных волос, которые он так любил перебирать при жизни, но остановиться было выше его сил.
Вообще все было выше его сил. Он не чувствовал ни запаха моря, ни тепла солнечных лучей. Не чувствовал ни усталости, ни голода, ни жажды, зато всегда ощущал могильный холодок между лопаток, которым веяло из того места, откуда он пришел. И все же, положа руку на сердце, он признавал, что ему сейчас приходится намного легче, чем Руж.
Он продал бы душу Морскому Дьяволу за одну лишь возможность обнять и поцеловать Руж, так, как всегда делал это при жизни.
Дьявола, очевидно, его душа абсолютно не прельщала. Потянулась бесконечная череда дней, наполненная светлой грустью и бессильной яростью, чехардой сменявших друг друга. Смирившись с вынужденным бездействием, Роджер все время проводил с Руж, незримо присутствуя рядом. Иногда Руж засыпала прямо в кресле, сморенная усталостью. Роджер не рисковал укрывать ее пледом, зато ему вполне под силу было поддерживать огонь в очаге, чтобы не дать ей замерзнуть. В иные ночи он сидел в изголовье кровати, вполголоса рассказывая пиратские байки и легенды, и мог бы поклясться, что улыбавшаяся Руж его прекрасно слышала.
Руж угасала у него на глазах, и от этого было особенно горько. Из бойкой, жизнерадостной женщины она превращалась в тень самой себя, изможденную и болезненную. Счастливая улыбка все реже появлялась на осунувшемся лице, уступая место тихой грусти. Конечно, никому бы и в голову не пришло обвинять Руж в жалости к себе, но Роджер видел, как ей тяжело. И чувствовал, что Руж медленно умирала из-за его эгоизма.
Он так и не нашел способа рассказать о своем присутствии, но благодарил (и проклинал) судьбу за возможность просто быть рядом. Роджер корил себя за безрассудство, заставившее страдать любимого человека, заботливо поправлял сбившееся одеяло, тушил забытые на столе свечи, охранял беспокойный сон Руж и не позволял себе опускать руки.
Подходил к концу девятнадцатый месяц беременности, и с каждым днем ему все больше хотелось выть волком от безысходности.
Тело не пускало рвущееся наружу дитя. Руж металась по комнате изо дня в день, с кровью на закушенных от боли губах отсчитывая недели и месяцы, провожала безучастным взглядом каждого снующего по Батерилле дозорного, удерживая бунтующего ребенка силой воли и ценой собственной жизни. Она уже понимала, что кому-то другому придется растить сына Короля пиратов, и это разрывало её куда больнее, чем умирающая от изнеможения плоть.
Было тяжело не только ей, но и ребенку. Временами малыш неподвижно замирал в животе, и тогда она в холодном поту просыпалась среди ночи, прислушиваясь к себе и молясь всем известным богам. После, ощущая, как ей казалось, под ладонями биение маленького сердечка, Руж снова засыпала и видела прекрасные сны о далеких островах и странах, о которых ей когда-то рассказывал Роджер.
С каждым днем ей было все труднее выполнять повседневную работу, спасало лишь то, что некоторый вещи делались словно сами собой — она могла бы пошутить, что в доме завелся добрый дух, но тот больше никак себя не проявлял.
Зато объявился Монки Д. Гарп, которому она накануне отправила письмо. Приплыл на корабле флота, вызвав панику у населения, помнившего прошлые репрессии и кровь на руках Дозора, приказал своим людям оставаться на корабле и прошел прямиком до ее дома, словно так и надо было. Заметив в его взгляде неприкрытое сочувствие и восхищение, Руж тепло улыбнулась в ответ. Поднявшись навстречу гостю, она покачнулась на нетвердых ногах и начала падать вперед.
Пришла в себя Руж уже в кровати. Вокруг нее бестолково носились двое повитух, пока третья рвала на полосы отрез льняной ткани и следила за испускающей пар водой в тазу. Заметив, что подопечная очнулась, старуха ласково потрепала ее по волосам.
— Не беспокойся, девочка, справимся. Воды уже отошли, скоро все закончится.
Морской Дозор — её заклятый враг, но у этого вице-адмирала были серьезные глаза безумца, который не побоялся бы бросить вызов даже самому Дьяволу. Он защитит их. Ещё несколько часов он будет одним своим присутствием защищать их обоих, а потом на его попечении останется лишь один. И Руж выгибалась, смеясь и плача в окровавленных и умелых руках повитухи, и с безотчетным восторженным ожиданием вглядывалась в пока еще неясный, но до екающего сердца знакомый силуэт за плечом Гарпа.
Происходящее дальше смазалось в одну ярко-красную полосу боли, слез и запаха крови. Когда сил не оставалось даже на вдох, комнату огласил детский плач — самая прекрасная в мире музыка. Руж задыхалась, хрипя кровью в горле, дрожащими руками в первый и последний раз прижимая к себе своё дитя, нарекая его выношенным двадцать месяцев именем:
— Если будет девочка, назови ее Энн, — в сознании звучал голос, словно это было только вчера. — А если мальчик, то Эйс. Это имя он выбрал для нашего ребенка. Мальчика зовут Гол Д. Эйс!
— И я горжусь им, дорогая, — Роджер стоял у кровати, глуповато и растерянно улыбаясь. Руж подняла на него ясные, полные слез глаза и впервые за много месяцев счастливо рассмеялась — теперь все было правильно, именно так, как должно было быть.
— Ты все-таки пришел...
— Я всегда был рядом с тобой.
— Руж! Руж, держись!
Гарп едва успел подхватить ребенка, когда Руж протянула его кому-то в пространство, умиротворенно улыбаясь. Повитухи пытались нащупать пульс на руках и шее, но с первого взгляда было понятно, что расслабленно лежавшая на заскорузлых от крови простынях женщина была мертва.
А в его руках дышал полной грудью маленький человечек, за право рождения которого заплатили жизнью уже двое. Гарп дал себе слово, что обязательно вырастит из него достойного своих родителей сына.
Тянулись наполненные недоговоренностью и невысказанными взаимными упреками минуты. Роджер слышал, как прошелестела складками тяжелая ткань формы, когда посетитель, чертыхнувшись, собрался уходить. Надо было спешить — у него оставалось еще одно незаконченное дело.
— Эй, Гарп, у меня будет ребенок! — Роджер наугад забросил наживку и счастливо осклабился, почти наваливаясь всем телом на решетку камеры. — Правда, боюсь, что я не доживу до его рождения.
— И зачем ты рассказываешь об этом мне, флотскому? — наживка была замечена, но не проглочена. Больно уж рыбка оказалась строптивой. — Любая женщина, имевшая с тобой связь, будет приговорена к смерти.
— Поэтому-то я именно тебе об этом и говорю. Правительство наверняка отследит все мои действия за последний год, и если ее найдут, то обязательно казнят. Но ведь еще не родившийся ребенок безгрешен!
Скрестив руки на груди, Гарп молча рассматривал его, словно видел первый раз. Молчание затягивалось, поэтому Роджер решил зайти с другой стороны. В конце концов, в его метафизической коробке для червей завалялся еще один, самый яркий и заманчивый, он точно придется по вкусу.
— Послушай, мы с тобой уже столько раз пытались убить друг друга, что давно стали друзьями. Я доверяю тебе так же, как своей команде!
— Что за абсурд?! Я не собираюсь в это ввязываться!
— Я знаю, ты сделаешь это. Поэтому оставляю все в твоих руках.
— Ничего не жди от меня, — Гарп и сам понял, что попался как последний болван, но было уже поздно, Роджер тоже заметил его неуверенность. — Может, мне еще выделить ей отдельные апартаменты и окружить прислугой?
Роджер одобрительно хмыкнул: его противник быстро пришел в себя, ответив на непроходимую наглость колкостью, которую и полноценным выпадом-то назвать было нельзя. Оба понимали, на чьей стороне сила. И прекрасные, аппетитные червячки. Гарпу явно хотелось набить кое-кому сияющую рожу. Роджеру хотелось вина и позубоскалить, но вместо этого он сделал последнюю подсечку:
— Ее зовут Портгас Д. Руж. Запомни это имя!
— Я прикажу ее казнить, когда найду.
***
Низкие свинцовые тучи уже третий день без устали рыдали над Батериллой холодным дождем, давили на плечи осенней скорбью и оставляли на губах горечь несбывшихся надежд. Даже равнодушное ко всем небо почтило человека, навсегда вписавшего свое имя в историю.
На утесе, с которого как на ладони была видна гавань и территория причала, застыла одинокая хрупкая фигурка женщины. Она смотрела на море, зябко куталась в накидку с капюшоном, обхватив себя руками, и, казалось, не обращала внимания на сбивающие с ног порывы ветра. На самом деле Руж просто не могла найти в себе силы вернуться в дом, слишком уж в унисон с ее горем бушевало ненастье, проливая слезы за двоих. Руж продолжала приходить сюда, хотя прекрасно знала, что больше никогда не увидит знакомые паруса в сиянии водной глади: Рейли по приказу капитана сделал все возможное, чтобы рассредоточить команду по дальним уголкам великого Гранд Лайна и запутать следы. Разумный шаг, но именно сейчас она чувствовала себя как никогда одинокой и уязвимой.
Хуже томительного ожидания была только неизвестность: Дозор до сих пор ничего не предпринимал. Руж не собиралась так просто сдаваться на милость свербящей в груди тревоге, но червь страха и отчаяния с каждым днем проникал все глубже, оставляя липкое ощущение попавшейся в паутину мошки, от которого не получалось избавиться. Молчали газеты, молчали вернувшиеся из рейда моряки. Получить бы хоть одну весточку!
На восьмой день после казни горизонт затмила стая чаек, раскинувших крылья на белых полотнах. У облегчения оказался привкус безумия, но первый ход в смертельной партии наконец-то был сделан. И Руж намеревалась выиграть ее любой ценой.
***
В тот день Гарп покидал тюрьму с тяжелым сердцем. Он мог поклясться, что бывший Король пиратов триумфально улыбался, бормоча под нос что-то подозрительно похожее на "кишка тонка". Продолжал Роджер улыбаться и на эшафоте, гордо подняв голову после всколыхнувших толпу слов. Он смеялся, захлебываясь дождем, амбициями и болью, а Гарп тогда неожиданно понял, что этот человек всегда был и оставался эгоистом, до самого последнего вздоха. Даже в собственной смерти.
Вскоре правительство действительно провело расследование — просто не могло не провести. Всплыло название острова в Саут Блю, на котором Гол Д. Роджер провел почти год, нашлись люди, видевшие некоторых членов его команды... Осталось тайной только имя женщины, которая связала свою жизнь с опасным преступником.
Разглядывая купленную собачью маску, не то щерившую зубы в немой угрозе, не то весело скалящуюся, Гарп думал, что подавился наживкой еще до того, как она была заброшена умелой рукой. Именно поэтому он, скрипя зубами, добровольно вызвался сопровождать отправленный на предварительную зачистку отряд, чтобы иметь возможность хоть как-то контролировать ситуацию.
В тот день все равно пролились первые ручейки крови, грозившие со временем превратиться в океан.
***
— Ни с места, иначе я выстрелю, — скрывавшаяся в темном углу Руж наставила на вошедшего пистолет с взведенным курком, второй рукой безотчетно обнимая живот в защитном жесте.
Молния озарила высокую фигуру застывшего на пороге человека в маске, уже поднявшего ногу для следующего шага. Дождь хлестал как из ведра и, стекая с мешковатого плаща защитной расцветки, расползался неопрятной лужей на полу, но внимание обоих было поглощено другим. Раскат грома заглушил начало фразы, однако о ее содержании нетрудно было догадаться.
— ...и что вам здесь нужно?
— Я пришел поговорить, — посетитель не спешил укрыться от разбушевавшейся стихии в помещении. Его явно не прельщала перспектива получить несколько лишних дырок в шкуре.
— Сначала вы снимите маску, иначе нам не о чем будет разговаривать.
Руж внимательно следила за мужчиной, не убирая палец со спускового крючка. Маска еще падала на пол, когда она узнала гостя и решила, что за их жизни флотскому псу придется очень дорого заплатить.
— Назовите хоть одну причину, почему я должна оставить вас в живых, вице-адмирал Монки Д. Гарп.
— Ничего личного. Я здесь из-за Роджера.
Наживка пошла по кругу.
***
«...джер»
«Родж...»
«Роджер!»
Кого-то звали? Он слышал слезы в голосе женщины, произносившей странно знакомое имя, но не мог понять, откуда доносятся звуки. Его уже давно окружала тишина, темнота и безвременье, и этот лучик — первое, что он помнил за... сколько? Минуту? Час? Год? Он не чувствовал своего тела, но что-то острой болью впивалось между ребер и тянуло к свету и звуку. Его ждали? Разве он не закончил все дела перед смертью? Или он еще не умер? Или?.. Оказавшись по ту сторону жизни, он не мог вспомнить своё имя, но её — он понял это только сейчас, — никогда не смог бы забыть. Как отпечаток морской соли, яркое, броское, выстрел на кончике языка. Руж. Все его существо подалось вперед, стремясь к яркой искорке жизни.
Слишком яркий мир болезненной вспышкой отпечатался на сетчатке глаз, заставив зажмуриться и громко витиевато выругаться. Роджер был абсолютно дезориентирован, но все равно услышал доносящийся откуда-то издалека срывающийся шепот. Смахнув выступившие слезы, он обернулся и пораженно замер: прямо перед ним, отделенный полупрозрачной стеной, вырисовывался какой-то переулок. Сам он стоял в чернильной тьме, чувствуя под ногами глубоко пустившую корни в ткань мироздания Вечность, а над его головой мигали холодным огнем далекие звезды чужого мира. И единственным живым существом по ту сторону была женщина, сползавшая по стене и обеими руками обнимавшая живот. У ее ног на мощеной камнями дороге лежал примятый цветок гибискуса, яркое пятно которого всколыхнуло волну воспоминаний.
Роджер приник к преграде, жадно рассматривая знакомое лицо, искаженное гримасой боли и страха. Тень зашевелилась, приобретя очертания флотского с мушкетом, недвусмысленно направленным на беззащитную Руж. Роджер бросился вперед, но стена не поддалась, прогибаясь под его весом, как мыльные пузыри с архипелага Сабаоди. Упрямо стиснув зубы, он снова навалился всем телом, и тонкая преграда лопнула с дребезжащим звуком.
Не раздумывая ни секунды, он дрожащей от напряжения смертоносной стрелой подлетел к навесу и обрубил удерживающие какие-то тюки веревки, заслоняя собой упавшую Руж. Дозорный даже не успел опомниться, как доски и черепица посыпались ему на голову, надежно придавив к земле. Протирая запорошенные пылью глаза, он еще попытался увернуться от балки, но та неумолимо рухнула, чиркнув по виску всем своим весом. Солдат, пару раз конвульсивно дернувшись, затих и обмяк.
— А ловко я его, правда? — донельзя довольный собой Роджер оскалился, как учуявший кровь хищник, и повернулся к Руж, но та его даже не слышала, прижимая ладони к влажным щекам. — Не плачь, дорогая, все уже позади. Пойдем домой, нам не стоит здесь оставаться.
Роджер наклонился, подняв примятый цветок, и ободряюще положил ладонь на плечо Руж. Пальцы, коснувшиеся лепестков, тут же прошли сквозь одежду и плоть, не оставив после себя даже мурашек на коже.
***
Руж возвращалась с рынка, осторожно неся полную корзину, и легкомысленно насвистывала прилипчивую мелодию колыбельной. Дозорные уже пару дней не появлялись на Батерилле, ограничивая поле деятельности портом и доками, поэтому можно было позволить себе неторопливую прогулку под ласковыми лучами солнца, не оглядываясь на каждый шорох за спиной. Она как раз завернула в безлюдный проулок, соединяющий две улицы, чтобы сократить дорогу до дома, когда резкая боль внизу живота и в пояснице застала женщину врасплох. Выпавшая из ослабевших рук корзина покатилась по земле, рассыпая содержимое.
— Малыш, только не сейчас, пожалуйста, — Руж прижалась спиной к ледяным камням стены и согнулась пополам, стараясь унять схватки. Заколотый в волосы цветок от резкого движения выпал и, скатившись по подолу платья, мягко приземлился в пыль, но был примят носком сандалии. — Потерпи, еще слишком рано!
Со дня встречи с вице-адмиралом прошло уже больше пяти месяцев, наполненных колким ожиданием и неизвестностью. Естественно, Гарп не мог предложить ей помощь (да наверняка и не стал бы), а Руж не просила. Она прекрасно понимала, что ни увезти ее с острова, ни как-то еще повлиять на ход событий Монки Д. Гарп не мог. Достаточно было уже того, что он обещал забрать ребенка с собой и укрывать от правительства, пока Руж сама не сможет принять участие в его воспитании.
Уходя, он предупредил о плановых обысках, которые будут периодически проводиться после казни Роджера, и посоветовал надежно спрятать новорожденного, когда подойдет срок. Но Руж видела, как жестоко расправляются с беременными женщинами и со всеми детьми, подходящими по возрасту, и тогда же для себя решила, что самое безопасное место для их ребенка — у нее под сердцем. Поэтому, превозмогая боль, природу и судьбу, стойко вынашивала малыша больше положенного. Она понимала, что вечно ей везти не может, но...
— С вами все в порядке? — незаметно подошедший мужчина присел рядом, внимательно ее разглядывая. Руж сковало ледяным страхом от одного вида форменной матроски Дозора, но она все же нашла в себе силы непринужденно улыбнуться.
— Просто недомогание, ничего серьезного.
— Давайте я помогу вам встать, — не слушая возражений, мужчина легко поднялся на ноги и протянул руку. Чтобы не вызывать подозрений, Руж пришлось принять помощь, уповая на то, что накидка скроет заметно округлившийся живот.
— Спасибо, господин дозорный. Думаю, дальше я справлюсь сама.
Флотский кивнул, пристально что-то рассматривая. Руж не нравился этот заставляющий нервничать, пробирающий ознобом до самых костей взгляд. В голове угодившей в силки птицей билась отчаянная мысль: "Бежать!", но годами выработанное самообладание не позволило сделать ни одного лишнего движения, пока она собирала яблоки в корзину. Наклоняться было тяжело, поэтому приходилось приседать за каждым фруктом, и каждый раз полы накидки опасно расходились в стороны, обнажая фигуру. Казалось, скоро сам воздух заискрится от витавшего в нем напряжения.
— Боюсь, мне придется сопроводить вас в...
Куда именно и для чего ее собирались отвести, Руж так и не узнала. Когда мужчина крепко схватил ее за руку, произошло сразу несколько событий: с силой оттолкнув от себя дозорного, она оступилась и упала, солдат наставил на нее мушкет, что-то громко крича и подходя почти вплотную, а навес, под которым они находились, обрушился вниз, погребя под собой незадачливого дозорного. Закрыв лицо ладонями, Руж не смогла сдержать облегченный вздох.
От едкого пота и слез щипало уголки глаз, но боль начала отступать, а прикосновение налетевшего из ниоткуда ветерка приятно охладило разгоряченный влажный лоб. Через пару минут Руж даже смогла подняться на ноги и сразу же поспешила покинуть злосчастный переулок, забыв и про корзину, и про оставшиеся продукты. От привычного движения, которым она всегда поправляла выбившуюся прядь за ухо, сердце замерло и пропустило удар — цветок гибискуса оказался на прежнем месте.
***
У Роджера щемило сердце от нежности, любви и жалости к маленькой храброй женщине, носившей его ребенка.
Там, в переулке, растерянно стоя среди раскатившихся овощей как последний дурак, он впервые осознал, насколько зло может шутить судьба. И сколь жестокой, изощренной пыткой может обернуться желание прикоснуться к человеку, который тебя не видит и не слышит. К его ногам была небрежно брошена великая возможность, бесценный дар: он мог защитить Руж, но взамен, как в старинной моряцкой байке о русалке, у него отобрали все остальное. Зато с другими материальными предметами получалось взаимодействовать без особых проблем. Почему именно так, а не иначе, Роджер не знал, но своего шанса упускать не собирался.
Сначала Роджер пытался намекнуть о своем присутствии, передвигая предметы в доме, но вскоре пришлось отказаться и от этой идеи. Как-то раз, забывшись, он принялся привычно раскачиваться в любимом кресле-качалке, стоявшем у окна — Руж тогда настороженно замерла на пороге комнаты, прислушиваясь к звукам в доме. После того дня кремниевый пистолет, оставленный ей когда-то в подарок, всегда находился на каминной полке. Переложенную на видное место трубку Руж с легкой полуулыбкой положила рядом с пистолетом, как убирала на свои места многие предметы до нее, но, заметив рамку с их совместной фотографией, которую Роджер решил переставить на стол, Руж с глухим всхлипом рухнула на колени, утирая тыльной стороной ладони слезы и что-то едва слышно шепча. Не на шутку перепугавшийся Роджер еще долго сидел рядом, беспомощно поглядывая на зажатую в тонких пальцах фотографию, и гладил Руж по голове. Призрачная рука насквозь проходила через густую волну пшеничных волос, которые он так любил перебирать при жизни, но остановиться было выше его сил.
Вообще все было выше его сил. Он не чувствовал ни запаха моря, ни тепла солнечных лучей. Не чувствовал ни усталости, ни голода, ни жажды, зато всегда ощущал могильный холодок между лопаток, которым веяло из того места, откуда он пришел. И все же, положа руку на сердце, он признавал, что ему сейчас приходится намного легче, чем Руж.
Он продал бы душу Морскому Дьяволу за одну лишь возможность обнять и поцеловать Руж, так, как всегда делал это при жизни.
Дьявола, очевидно, его душа абсолютно не прельщала. Потянулась бесконечная череда дней, наполненная светлой грустью и бессильной яростью, чехардой сменявших друг друга. Смирившись с вынужденным бездействием, Роджер все время проводил с Руж, незримо присутствуя рядом. Иногда Руж засыпала прямо в кресле, сморенная усталостью. Роджер не рисковал укрывать ее пледом, зато ему вполне под силу было поддерживать огонь в очаге, чтобы не дать ей замерзнуть. В иные ночи он сидел в изголовье кровати, вполголоса рассказывая пиратские байки и легенды, и мог бы поклясться, что улыбавшаяся Руж его прекрасно слышала.
Руж угасала у него на глазах, и от этого было особенно горько. Из бойкой, жизнерадостной женщины она превращалась в тень самой себя, изможденную и болезненную. Счастливая улыбка все реже появлялась на осунувшемся лице, уступая место тихой грусти. Конечно, никому бы и в голову не пришло обвинять Руж в жалости к себе, но Роджер видел, как ей тяжело. И чувствовал, что Руж медленно умирала из-за его эгоизма.
Он так и не нашел способа рассказать о своем присутствии, но благодарил (и проклинал) судьбу за возможность просто быть рядом. Роджер корил себя за безрассудство, заставившее страдать любимого человека, заботливо поправлял сбившееся одеяло, тушил забытые на столе свечи, охранял беспокойный сон Руж и не позволял себе опускать руки.
Подходил к концу девятнадцатый месяц беременности, и с каждым днем ему все больше хотелось выть волком от безысходности.
***
Тело не пускало рвущееся наружу дитя. Руж металась по комнате изо дня в день, с кровью на закушенных от боли губах отсчитывая недели и месяцы, провожала безучастным взглядом каждого снующего по Батерилле дозорного, удерживая бунтующего ребенка силой воли и ценой собственной жизни. Она уже понимала, что кому-то другому придется растить сына Короля пиратов, и это разрывало её куда больнее, чем умирающая от изнеможения плоть.
Было тяжело не только ей, но и ребенку. Временами малыш неподвижно замирал в животе, и тогда она в холодном поту просыпалась среди ночи, прислушиваясь к себе и молясь всем известным богам. После, ощущая, как ей казалось, под ладонями биение маленького сердечка, Руж снова засыпала и видела прекрасные сны о далеких островах и странах, о которых ей когда-то рассказывал Роджер.
С каждым днем ей было все труднее выполнять повседневную работу, спасало лишь то, что некоторый вещи делались словно сами собой — она могла бы пошутить, что в доме завелся добрый дух, но тот больше никак себя не проявлял.
Зато объявился Монки Д. Гарп, которому она накануне отправила письмо. Приплыл на корабле флота, вызвав панику у населения, помнившего прошлые репрессии и кровь на руках Дозора, приказал своим людям оставаться на корабле и прошел прямиком до ее дома, словно так и надо было. Заметив в его взгляде неприкрытое сочувствие и восхищение, Руж тепло улыбнулась в ответ. Поднявшись навстречу гостю, она покачнулась на нетвердых ногах и начала падать вперед.
Пришла в себя Руж уже в кровати. Вокруг нее бестолково носились двое повитух, пока третья рвала на полосы отрез льняной ткани и следила за испускающей пар водой в тазу. Заметив, что подопечная очнулась, старуха ласково потрепала ее по волосам.
— Не беспокойся, девочка, справимся. Воды уже отошли, скоро все закончится.
Морской Дозор — её заклятый враг, но у этого вице-адмирала были серьезные глаза безумца, который не побоялся бы бросить вызов даже самому Дьяволу. Он защитит их. Ещё несколько часов он будет одним своим присутствием защищать их обоих, а потом на его попечении останется лишь один. И Руж выгибалась, смеясь и плача в окровавленных и умелых руках повитухи, и с безотчетным восторженным ожиданием вглядывалась в пока еще неясный, но до екающего сердца знакомый силуэт за плечом Гарпа.
Происходящее дальше смазалось в одну ярко-красную полосу боли, слез и запаха крови. Когда сил не оставалось даже на вдох, комнату огласил детский плач — самая прекрасная в мире музыка. Руж задыхалась, хрипя кровью в горле, дрожащими руками в первый и последний раз прижимая к себе своё дитя, нарекая его выношенным двадцать месяцев именем:
— Если будет девочка, назови ее Энн, — в сознании звучал голос, словно это было только вчера. — А если мальчик, то Эйс. Это имя он выбрал для нашего ребенка. Мальчика зовут Гол Д. Эйс!
— И я горжусь им, дорогая, — Роджер стоял у кровати, глуповато и растерянно улыбаясь. Руж подняла на него ясные, полные слез глаза и впервые за много месяцев счастливо рассмеялась — теперь все было правильно, именно так, как должно было быть.
— Ты все-таки пришел...
— Я всегда был рядом с тобой.
***
— Руж! Руж, держись!
Гарп едва успел подхватить ребенка, когда Руж протянула его кому-то в пространство, умиротворенно улыбаясь. Повитухи пытались нащупать пульс на руках и шее, но с первого взгляда было понятно, что расслабленно лежавшая на заскорузлых от крови простынях женщина была мертва.
А в его руках дышал полной грудью маленький человечек, за право рождения которого заплатили жизнью уже двое. Гарп дал себе слово, что обязательно вырастит из него достойного своих родителей сына.
URL записи
@темы: По полтора графомана в год, One Piece